Толик Данилкин поступил в училище после 5 класса, когда производился набор в уже существующую роту, которая была сформирована год назад из двух учебных отделений по 27 человек. Приняли в третье отделение тоже 27 человек. Они быстро нашли общий язык с "бывалыми" кадетами, которые уже год "ели кашу из одного котла".

Быстро нагнали по английскому и по физподготовке. Через год уже невозможно было определить, кто сколько учится. Лишь в одном старожилы были впереди: чуть грубее да смекалистее в уловках.

Учиться Толику было нетрудно, быстро схватывал новое, начал учиться пению и это у него неплохо получалось. Преподавателю русского очень нравился исполняемый им романс "Я помню чудное мгновенье". Пел на концертах самодеятельности и на английском языке.

По воскресеньям ходил с мамой по музеям. Иногда удавалось побывать в театре. Её зарплаты едва хватало на еду, так что на развлечения приходилось выкраивать небольшие деньги. Мать замечала, что сын все реже откровенен с ней.

Создавая свой внутренний мир, Толя с трудом воспринимал грубости товарищей, грубый казарменный юмор, перешедший к кадетам от бывалых сверхсрочников. Нашел для себя отдушину в дневнике. Ему и доверял все свои переживания и откровения. Как-то придумал развлечение: взяли вдвоем с Никитиным резиновый бинт длиной метра 3, Комаров натянул его как рогатку, вставил резиновый тапочек и резко отпустил. Тапочек, пролетев через всю длинную казарму, смачно шлепнулся в простенок между огромными окнами. Вот и новый аттракцион. Это стало известно ротному. Данилкина вызвали в канцелярию, отчитали, получил наряд вне очереди и ночью мыл вонючий туалет. Но стрелять не перестали.

Через год-другой командир роты решил перевести его в другое отделение, так как в своем он оказался "белой вороной".

Как-то новый офицер-воспитатель, проверяя в очередной раз столы суворовцев в классе, обнаружил за учебниками толстую тетрадь. Это был дневник. Николай Федорович с интересом начал читать. Суворовцы были на лыжной подготовке и у него было достаточно времени. Если бы это писал его сын, он бы порадовался самостоятельности мышления мальчишки. Но это был его суворовец и кое-что искренне возмутило его. Как можно писать о товарищах, что они напоминают стадо баранов, когда дружно бичуют товарища на комсомольском собрании? Да он идет против воинского коллектива! Это надо пресечь в корне! А как он оценивает его, офицера-воспитателя, действия? Да это же немыслимо. Оказывается, он, фронтовик, кавалер ордена Александра Невского, коммунист, воспитывает по принципу "разделяй и властвуй". Слишком умен не по годам. Таким на фронте в спину стреляли в бою. Я тебе покажу, сопляк, где раки зимуют! Офицер начал действовать.

На одном из собраний отделения он посвятил суворовцев в то, что стало ему известно из дневника Данилкина. "Он же откровенно презирает вас, товарищи суворовцы! Мы должны правильно оценить поступок суворовца Данилкина. Вы уж сами думайте, но в зависимости от вашего решения я буду строить свои отношения к отделением".

Обсуждения не получилось, хотя к Толе относились не очень хорошо. Настоящих друзей у него не было. Для всех он был хорошим помощником в учебе: всегда объяснит, если что-то непонятно, да и списывать давал.

После собрания "интеллигент", как прозвали Николая Федоровича, вызвал к себе комсорга, объяснил ему, что Данилкину с его мыслями не место в армии, офицер из него не получится. И пока не поздно, надо воздействовать.

Долго уговаривать не пришлось. Кто брызнет чернилами в тетрадь, кто в сапог ночью гвоздь подбросит. А когда Толя начал огрызаться на оскорбления, ему устроили "темную". Ночью подкрались несколько человек и выдавили на глаза, на рот и на ноздри зубную пасту. Парень чуть не задохнулся. На следующий день на физподготовке едва не сломал себе руку, упав с перекладины, чем вызвал дружный хохот.

Приближались весенние каникулы. За неделю до их начала у Толи был день рождения. По традиции ему вручили во время обеда песочный пирог с повидлом, испеченный на кухне. Обычно дежурный офицер вручал его под аплодисменты всей роты. Пирог делился на маленькие кусочки на все отделение. Такова традиция.

Все шло как обычно. Дежурный вручил пирог, стояло гробовое молчание. Толя разрезал пирог и передал блюдо по столам. Оно вернулось нетронутым. Он покраснел, слезы навернулись на глазах. Быстро встал и выбежал из столовой. "Данилкин, вернитесь!" - успел крикнуть дежурный офицер.

После каникул Толя ушел из училища. Ни с кем не прощался. Собрал свои вещи. Сам срезал погоны и лампасы. Так в черной шинели и поехал на трамвае к себе на Лиговку.

"Интеллигент" был доволен. Ему удалось направить суворовцев в нужное русло. Никто больше с дневником не попадался.