Случилось это летом 1962 года в Ленинграде. Все лето провел я в Питере. Все 40 дней отпуска после 10 класса. К тому времени я уже плотно занимался гантелями, легкой атлетикой, хотя и не мог показать высоких результатов. Наверное, из-за того, что хотел заниматься сразу всем. Надо было как-то определиться со своим времяпрепровождением. Сидеть дома неразумно. Ходить по музеям - денег не хватит, да и трудно сосредоточиться, когда отходишь от напряженной учебы и нервотрёпок. Тем более в этом году меня назначили вице-старшиной роты, а через два месяца разжаловали за то, что отказался я писать диктант по русскому, о котором нас не предупредили, как это делалось обычно. Моему примеру последовали ещё человек 10. Я взял ответственность на себя. Это было квалифицировано как невыполнение приказа. А вообще история с назначением меня вице-старшиной была очень странной.

Я донимал своих командиров разными проделками, которые для детей естественны, но в закрытом учебном заведении не поощряются. Учился в основном на пятерки, занимался спортом и это меня спасало от частых наказаний. В 10 классе надо мной провели, как понял я через много лет, “педагогический эксперимент”. Решили самого беспокойного назначить над своими товарищами командиром. Ротный майор Качур спросил меня, не хочу ли я стать вице-старшиной. Предложение было лестным, да и воспитывали нас в духе военной карьеры. Подумал я совсем недолго и согласился. Колкости своих товарищей в мой адрес пришлось пропускать мимо ушей, хотя не всегда приятно было слушать. Одни завидовали, считая себя более достойными, другие делали это по привычке.

Когда мне пришили новые погоны, я почувствовал, что не могу уже сказать как прежде какую-то дерзость, не могу “встать на уши”. Но смутила меня фраза моего бывшего ротного А.Д.Соловьева, который увидев меня при новых погонах, спросил мимоходом: “А приказ был о твоем назначении?”. Я смутился, потому что не разбирался во всех тонкостях военной службы в свои 17.

Командовал я недолго, потому что сначала в знак протеста против запрета носить иные прически, кроме как “под бокс” первым постригся “наголо” и за мной ещё человек 10 сделали то же. Начальник училища Мироненко, увидев меня стриженым и зная о причине такой стрижки, зло бросил: "Ну, Дарков, смотри у меня". Потом был диктант. А потом разжаловали так же без приказа, как и произвели. Это было уже подло.

Все эти неприятности требовали какой-то разрядки. Зная, что в Питере много гребных клубов, я направился в "Динамо". Узнал адрес и двинулся в их сторону. Тренер, узнав, что я из СВУ, засомневался, что мне разрешат продолжить занятия в дальнейшем, после окончания каникул. Но сильно возражать не стал, потому как я выглядел для своего возраста внушительно, хотя бывают юноши и внушительнее.

Я должен был пройти медкомиссию в "Динамо". С утра я глотнул разбавленного кофе с молоком, а врач, измерив давление, забраковала меня. "Повышенное",- сказала она, что очень меня удивило. На следующий день все было нормально. Я оформился и получив билет "Юный динамовец", вышел на первую тренировку.

Тренер рассказал, что у него были два парня, которые вынуждены были уйти из баскетбола из-за повышенного давления, но через год тренировок у них все нормализовалось и они стали потом чемпионами России. "Наш вид спорта нормализует давление" - констатировал он уверенно. И я поверил, что это так и есть.

Моим напарником на двойке распашной стал мой ровесник Коля Романов, который жил где-то в районе Исаакия. Комплекция у нас была одинаковая и поэтому загребали равномерно. Через пару недель мы уже лихо гоняли лодку по Малой Неве, где и располагался динамовский эллинг.

Иногда нам позволяли взять на причале небольшую шлюпку, фофан, чтобы покататься в свободном стиле. Как-то раз мы этим и воспользовались. На свою голову нашли приключение.

Мы спокойно прошли по Малой Неве, пересекли, преодолевая боковой снос, Неву и вошли в Фонтанку. Скоро повернули в Мойку. Проход по реке Мойке - это сказочное путешествие. Кругом дворцы, которые мы обычно видим только с набережной и с близкого расстояния. А теперь они совсем другие, потому что смотришь на них снизу и издалека. Это как полет на воздушном шаре, наверное. Медленно проплыли мы под всеми мостами, под Невским, мимо Исаакиевского собора, и дошли так до судостроительного завода. В этом плавании узнал я, как построены небольшие мосты. Просто сложены обтесанные клином большие гранитные блоки. Держатся за счет трения. Особенно поразил нас длинный мост под Исаакиевской площадью.

Мы не знали маршрута и думали, что есть же где-то какой-нибудь проход в канал Грибоедова. Но выхода не было, шел ремонт канала. Назад решили идти по другому маршруту, чтобы новые впечатления получить. И получили.

Нам ничего не оставалось, как выйти в Неву почти около устья. В этом месте располагался какой-то судоремонтный или судостроительный завод. Поначалу мы гребли вдвоем: течение Невы быстрое и одному грести трудно. Но наконец до нас дошло, что один человек легче двух, а лодка с одним гребцом идет порезвее. Второй шёл по набережной. Около Медного всадника идущий по берегу подтягивал лодку за носовой конец, чтобы облегчить работу гребца. Грести становилось все тяжелее. Силы наши были на исходе. Мы стали осознавать, что попали в неприятную историю: лодку бросать нельзя, просить помощи стыдно. Два таких лба не могут справиться?

Пришлось мне вспомнить, как из последних сил топали мы на марш-бросках или на лыжных кроссах. Сознание того, что это уже когда-то проходил, прибавляло дополнительные силы. Было ощущение, что где-то недалеко финиш, до которого нельзя не дойти.

Самое трудное ждало меня под Дворцовым мостом. Вода бурлит, как в трубе, даже самые энергичные гребки веслами не позволяют двигаться хотя бы со скоростью пешехода. Течение сносит в сторону залива. Вряд ли найдётся пловец, которому удастся проплыть против течения под Дворцовым мостом. Река сужается в этом месте процентов на двадцать. Водяные буруны можно увидеть и с моста, если подойти к перилам и посмотреть вниз. Шум воды такой, что не слышно даже крика. Никогда и нигде больше не видал я такого бурного течения. Даже на быстрых горных речках на Кавказе.

Коля пошел по мосту, а я загребал по воде. Почему-то я решил, что отвечаю за лодку. Это было делом моей чести. Все-таки кадет! А он, конечно, слабак! Так я думал. Хотя силой мы не мерялись с ним. Начинал накрапывать мелкий дождичек. Из последних сил выгреб я к Ростральным колоннам на стрелке Васильевского острова, там спуск к воде, он подсел.

Когда мы гребли к Малой Неве, обратили внимание на загаженную воду реки. Такое осталось ощущение, что в Неве ничего, кроме мусора, не плавает. А были там и пустые бутылки и мусор всякий.

Добравшись до эллинга, не говоря лишних слов тренеру, поставили лодку на место, сделали вид, что ничего и не было.

Осенью меня несколько раз отпускали на тренировки, но поскольку это - "Динамо", а не СКА, запретили, тем более что отвечает за меня офицер-воспитатель. А не тренер. И это была истинная правда. Случись со мною беда, и виноват будет офицер. Так мы добавляли седину нашим командирам, не говоря уж об утрате волос навсегда. Но не знали они, что их уроки мужества проходили мы не зря.