В сентябре 1963 года начальники в Ленинградском суворовском училище учинили такой шум. Что можно было подумать, будто в Воронцовском дворце на Садовой улице, 26, приключились пожар или землетрясение: в адрес училища, на имя суворовца Евгения Веселова пришло письмо от писателя Ильи Эренбурга. Бдительные командиры бегом потащили письмо в политотдел: в политотделе письмо вскрыли, и с ужасом прочли две строчки, в которых старый мэтр Эренбург благодарил юного Евгения Веселова за участие и за тёплые слова.

Илья Эренбург в середине века был знаменит на весь мир. Одна из его должностей была – вице-президент Всемирного совета защиты мира. В 61-м году начали в свет выходить первые части воспоминаний Эренбурга “Люди, годы, жизнь”. И все образованные люди в нашей стране читали их с жадностью. За эти воспоминания на 72-летнего Эренбурга обрушился гнев правящего класса: Главная персона в Государстве “заклеймила” Эренбурга с кремлёвской трибуны, и началась травля Эренбурга; вся чудовищная машина информации, от центральных газет и радио до агитатора в жилконторе и на полевом стане, включилась в эту травлю ( звучал там и явственный элемент антисемитизма).

Эренбург получал тысячи писем с выражением поддержки и участия, и 17-летний суворовец Веселов тоже написал Эренбургу…

За это суворовца Веселова начальники вызвали “на ковры”, орали, топали ногами, грозили выгнать из училища, и задушевно вопрошали: “А кто тебя подучил?” – начальству очень хотелось раскрыть заговор.

Затем историю замяли. Отчислять из выпускной роты за одно письмо к гонимому Эренбургу… времена ещё были “либеральные”. Женя Веселов в 64-м году окончил. В числе лучших, училище, комиссовался из вооружённых сил по зрению (очки в тонкой оправе очень шли гордому узкому лицу), уехал в южный город Одессу, и поступил там в университет (для кадетов тех времён слово университет звучало, как нечто небесно-недосягамое: из военной узды уже было не вырваться, основной массе была назначена “широкая дорога” в средние пехотные училища). Вскоре, по указанию Москвы, из всех военных библиотек, от Эрфурта до Чукотки, принялись изымать Эренбурга, Василия Быкова, Евтушенко, список был длинен, и с каждым годом он удлинялся.

Тогда нам казалось, что письмо кадета Веселова к Эрербуру – поступок, требующий мужества, отваги!

Сегодня мне видится, что это было просто движение души свободного человека.

В эту книгу автор включил стихи начиная от “детских” стихотворений 62-го года, и, по-моему, это правильно.

Так совпало, что именно в 62-м году мы с Женей Веселовым сдружились. То была дружба людей “разных поколений”: ведь в детстве и в отрочестве в возрасте в пять лет – пропасть.

В суворовских училищах тогда обучались семь лет, а поступали в училище после четвёртого класса. Женя был кадет – из взрослой, пред-выпускной роты; а я был, по училищной иерархии, крот, стриженный наголо, из младшей роты. Нас сблизила, столкнула страсть к книгам и стихам. Великолепная библиотека училища разместилась в Воронцовском дворце в растреллиевской церкви: позолота и малахит, восемнадцатый век, цветные витражи высоких итальянских окон, и в них лился такой свет, что казалось, нет в мире ничего, лишь высокие старинные витражи, и книги, книги.

В октябре 63-го года, когда скандал вокруг Евгения Веселова и его эпистоляции ещё не утих, в Суворовском училище давали торжественный вечер и бал (формальный повод был – юбилей комсомола, но никто о том и не думал), то был самый пышный вечер на моей памяти в училище, Воронцовский дворец был залит ярким светом, все офицеры и преподаватели привели своих жён и детишек, блестело чёрное новое сукно мундиров, золото галунов в стоячих мундирных воротниках и галунов на красных погонах с литерами “Лн СВУ”, красные лампасы на чёрных брюках; и юные кавалеры в мундирах были снисходительны и остроумны, девушки были чрезвычайно красивы, паркет сверкал, духовой военный оркестр сиял медью и разливал на всю округу вальсы и различные танго, пахло духами, в Мальтийской капелле, роскошном творении Кваренги прошла “торжественная часть” с вручением наград за учёбу, после чего имел место торжественнейший концерт, много звучной музыки, и в бальном зале колоннами начались под оркестр танцы, в том концерте Евгений Веселов, суворовец седьмой (старшей) роты, высоким и сильным голосом читал блоковских “Скифов”, и имел бешеный, ошеломляющий успех, был Евгений Веселов невысок ростом, тонок в поясе, крепок в плечах, и красив необычайно. В тот вечер Женя записал мне, в мою тетрадь, своё новое стихотворение, “Вечер звёзды горстями рассыпал…” – изящным твёрдым почерком, и я помню, как поразили меня в этих строчках тоска, одиночество и беззащитность автора…

Затем мы разлучились, Женя учился в Одессе, служил в солдатах, доучивался в Ленинградском университете, уехал с молодой женой на Сахалин, меня выгнали из училища, я учился на вечернем, работал слесарем на заводах, ушёл служить на флот, пришёл с флота, Женя к тому времени вернулся в Ленинград, работал в газете ответственным секретарём, шли семидесятые годы, во всех редакциях, в гостиных дома писателей толпами бродили молодые люди с интересными стихами, но для юных поэтов литературная обстановка была крайне мучительной и неприятной, ловкие “шестидесятники”, которых сегодня никто не помнит, напечатали в 60-е годы кучу книг, захватили все места в редакциях, и к “кормушке” не пускали уже никого, старцы-начальники в союзе писателей когда-то были приняты в союз двадцатилетними, по рукописи, со школьной тетрадкой стихов, теперь они с важностью говорили про всякого, кто не достиг пятидесяти: “молод он, чтобы печататься”, в Ленинграде исчезло понятие первая книга стихов, издавались чьи-то двенадцатые по счёту, двадцать пятые книги, а средний (!) возраст приёма в союз писателей в Ленинграде составлял 58 лет, в том мире не нужен был поэт Евгений Веселов, редко протягивалась доброжелательная рука навстречу хорошему тексту. Подборка стихотворений Евг. Веселова в журнале “Звезда” – тогда это воспринималось выше, чем звание “лётчик-космонавт”, ещё небольшие публикации, но издание книги виделось делом неисполнимым, и Женя принял решение, достойное свободного человека: прекратил хождения по редакциям и поэтическим гостиным, каковые хождения уже прекратились в несвободу.

Стихи, сотнями строк, оседали в “столе”, твердели, как донные отложения реки…

Явилась свобода печати, иное время, но Женя отчего-то медлили и медлил с изданием своего сборника…

Я не берусь дать оценку стихам Евгения Веселова. У меня к ним личное отношение. Многие из этих я давно знаю и помню наизусть.

Много раз в моей жизни повторял я: в дороге дальней и судьбе, когда завоет ветр зловещий, и повторял про себя строчки про южный пароход, и смеялся, когда некое явление в жизни заставляло меня вспомнить, как мораль из басни, что мальчик прост, а черенок непрочный.

Я люблю величественное, краткое, глубокое, как древность, отточенное стихотворение “в Киеве”.

Я думаю, что стихотворение “Иван-чай” - истинно хрестоматийное, и достойное быть включённым в школьные хрестоматии (в моём представлении, нет для писателя высшего счастья, чем быть напечатанным в хрестоматии для третьего или для четвёртого класса…).

Я люблю стихотворение “Озеро”, с его вольным и протяженным дыханием, с его длительными о опорными “л”, с его робкой нежностью чувства и жестокостью жизни.

Мне дорого в этой книге исполненное страдания, и неожиданное в повороте чувства стихотворение, посвященное сыну…

Единственная на странице строчка о шпалах-чётках заставляет задуматься о молитвенности долгой дороги, и о неизвестной цели далёкого пути.

Я люблю широкое и могучее дыхание в твёрдых стихах, где солнце-кимвал, где лежала судьба и страна – такая…

В нынешнюю пору всяких рембо мне дороги открытая ранимость и незащищенность автора книги.

В этой книге присутствует неразрывность времени.

А уж время нам досталось – какое досталось. Как говорили взрослые в пору нашего детства: лишь бы не было войны. Эта фраза, произносимая вслух, сразу уменьшала все окружавшие нас бедствия, невзгоды, бедность, несправедливость.

Мне видится, что наряду с горем, с добротою людской. Важнейшая тема в книге Евгения Веселова есть тема судьбы. Краткий и добрый час детства, и всё наследство, которое получило детство, - это наследство от войны. Лет десять настаёт торжественный миг ожиданий: величественный миг, когда лежит пред тобой белым полем судьба и страна – такая большая, что слёзы вставали у горла!.. – а в двенадцать лет ты уже левофланговый в четвёртом взводе, и казённое имя тебе: ничто. Тяжко – биться против судьбы; и сколько же сил надобно малолетнему человечку, чтобы всякий раз из такого ничто выкарабкиваться к свободе.

Мы не знаем судьбы, не знаем, почему и зачем ведёт нас она так, а не эдак, но тема судьбы в этой книге загадочно неотделима от красоты мира, во всех её оттенках, и мягких, и нестерпимых.

Есть порода людей, которые на любые горы и долины, разливы и восходы глядят с бесчувственностью и практичностью животного. И есть другая порода людей, которым красота мира в состоянии заменить “и хлеб и вино” (эти две породы людей никогда не поймут друг друга; зато из первой породы замечательно получаются ротные каптёрщики, и все прочие убогие “хозяева жизни”).

Книга о судьбе и красоте, о надёжности дружбы, и с детским драгоценным ощущением величественности мира…

Стихи Евгения Веселова легко идут со страниц ко мне, читателю, и запоминаются сами, а это, по-моему, лучшее качество точных стихов.