Все расхищено, предано, продано…

(Анна Ахматова)

Объединение Германии и денежное довольствие, получаемое в немецких марках – это что-то! Свобода! Границы открыты и можно съездить в любую западную страну, лишь бы хватило денег, можно купить все, что пожелает душа, лишь бы хватило денег…. Деньги – самое главное, что есть в жизни! Твоя человеческая ценность определяется толщиной твоего кошелька. Многие наши военные эту западную мораль поняли очень быстро и начали делать деньги, пока не закрылась эта щедрая кормушка.

Потенциальные возможности делания денег по-русски, из ничего, определялись количеством и размером звезд на твоих погонах. Начальник склада, прапорщик, - распродавал все, что мог со своего склада. Ротный, - все, что мог утащить из роты. Генералы распродавали по-генеральски, - железнодорожными составами, оптом, и по дешевке. Советские войска уходили из Германии, кто там будет концы искать?

Я не был материально ответственным лицом, командовал стенгазетой и боевыми листками, поэтому торговать мне было нечем. Жена Ольга, после выхода из декретного отпуска, работала детским врачом в нашем госпитале, получала пусть небольшие, но деньги. Игорь, сынок, рос весело и беззаботно, получая все, что хотел, в пределах наших возможностей. Экономили, как могли, чтобы купить то, что понимали, не купим ни за какие деньги в Союзе – аппаратуру, одежду, машину. Старенький “Форд”, купленный у немца, был предметом моей гордости.

И понимая, что может быть, больше никогда не сможем побывать здесь, мы все-таки отложили с Ольгой деньги на одну-единственную поездку – в Швейцарию, на знаменитые озера. После строгостей нашего режима ужасно необычно и шокирующе выглядит процесс пересечения европейских границ. Нас даже не остановили для проверки документов, и при этом пограничник еще и вежливо козырнул! Сказка, в которую верилось с трудом, все казалось каким–то невероятным сном.

На берегу по волшебному красивого озера, куда мы подъехали на отдых, рядом с нами расположилась еще какая-то семья. Мы с завистью смотрели на этих состоятельных людей, которые могли себе позволить взять напрокат яхту и бойко учиться управлять ею. Глава семейства, полноватый, весело улыбающийся мужчина средних лет, помахал нам рукой, и мы помахали в ответ. Через некоторое время он подошел к нам и обратился на английском языке. Я попытался вспомнить все знания, полученные мною на уроках английского языка, но понял, что для разговора их явно не достаточно. Выручал язык жестов, дополняющий недостаток знаний в языке.

Оказалось, что он, как и я – военнослужащий, но американской армии, и в звании майора. Он прослужил здесь пять лет, теперь его контракт заканчивается, и скоро он уезжает в Америку. Продлевать контракт не будет, так как скопил достаточно денег и собирается открыть свое дело – ресторан или бистро в Нью-Йорке. Между делом он поинтересовался, сколько получаю я – старший лейтенант советских войск. Я ответил – двести марок. О, - уважительно закивал он, - в день? Я попытался объяснить, что в месяц. Он смотрел недоверчиво и подозрительно. А солдат? Десять марок, говорю ему я. В день? - утвердительно кивает он. Нет, поясняю я, в месяц. Он просил долго сказать правду о своей зарплате, и не хотел верить в то, что я ему говорил. Он так и ушел от нас, уверенный, что я либо шутник, либо зарплата советских офицеров является государственной и военной тайной.

Возвращаться в Союз было страшно. Чтение советских газет, о том, что творилось в Союзе, пугало похлеще любого фильма ужасов. В каждом отпуске, выезжая на Родину, мы видели как все принципы и идеалы втаптываются все сильнее и сильнее в грязь. Эту идеологическую брешь вдруг за очень короткое время заполнили западные боевики и порнофильмы, в открытую крутившиеся в выросших везде, как грибы после дождя, видеосалонах. Стало модно смеяться над патриотизмом и Родиной, стало модно быть продажным и брать взятки, стало модно быть крутым и жестоким.

Нас должны были выводить в конце года, поэтому все офицеры во время отпусков вывозили свои семьи на родину. В начале лета и я, загрузив в машину самые ценные вещи и посадив в нее жену с трехлетним Игорьком, на своем видавшем виде “Форде” выехал в родную страну. После Запада пересекая советскую границу, оказываешься в совершенно другом мире. Брест напоминал огромную барахолку, где воруют, грабят, убивают, кидают и где можно купить все, что пожелаешь. Поэтому, миновав эту клоаку, мы вздохнули с облегчением.

Но, оказывается, радовались рано. В небольшом белорусском городке, на заправке, где я заправлял своего стального коня, из подъехавшей сзади бежевой “шестерки” вышел крепкий парень. Проходя мимо моей машины, набитой вещами, он почему-то внимательно поглядел вовнутрь, где спала жена с сыном и мило мне улыбнулся, как старому знакомому. Я тоже удивленно улыбнулся и пожал плечами. Парень заправляться почему-то не стал, а сел в машину и уехал, на прощанье помахав мне рукой. Я удивился приветливости местных жителей и помахал ему. Однако оказалось, что мы не расстались. На выезде за городом меня ждал уже знакомый парень, который стоял возле своей машины, мило улыбался и знаками показывал, чтобы я остановился. В его машине сидело еще двое человек, и трое сидело в стоящей рядом красной “семерке”. Я слышал от наших офицеров, что на дорогах стало опасно ездить, но чтобы вот так, в открытую грабить на дорогах?! Мне стало страшно. Страшно за жену и ребенка. Страшно от той наглой самоуверенности, с которой нас тормозили. Они чувствовали себя хозяевами жизни, а я был для них одной из козявок, которую можно раздавить.

Останавливаться я не стал. Я проскочил мимо них, в надежде, что они меня с кем-то спутали, но увидел, как он разъяренный заскочил в машину, и они кинулись за мной в погоню. Если бы я знал трассу, я бы хохоча ушел от них на своем стареньком “Форде”, даже битком груженом вещами. Но дороги я не знал. После того, как пару раз чуть не слетел с дороги, чудом вписавшись в поворот, я понял, что не могу выжать из машины все, что возможно, без риска для жизни. Они знали трассу как свои пять пальцев, и через пару километров догнали меня и, пристроившись рядом, знаками показывали мне остановиться. Уже темнело, на трассе становилось все меньше и меньше машин, и можно было предположить, что ждет меня и моих родных, если я встану. Они обошли меня, и ушли вперед. Я увидел их на трассе через километр, где дорога немного сузилась, и они своими машинами просто-напросто перегородили мне путь. Интуитивно я почувствовал, что могу проскочить по краю обочины, и если повезет, то может быть никого и не зацеплю. Потому что если зацеплю, то на полной скорости уйду в кювет, что означало для меня и семьи верную смерть. Терять было нечего, я надавил на газ и направил машину вперед.

Мне повезло. Я проскочил. И увидел впереди огни какой-то большой деревни, где можно будет спрятаться. Где они, может быть, побоятся нас тронуть. В зеркало я увидел испуганные глаза жены, которая проснулась от дикой гонки и прижимала к себе ничего не подозревающего Игорька. До деревни было около километра, дорога лежала прямая как стрела и я выжимал из машины все ее лошадиные силы, чтобы заработать себе фору в расстоянии и хоть немного оторваться от преследования. Наступившая темнота была на руку, и, влетев в деревню на дикой скорости, я резко сбросил скорость, погасил фары и в темноте свернул в переулок, затем еще в один и еще. Я напряженно вглядывался в темноту ворот и, наконец, увидел то, что искал – черноту распахнутых створок ворот, куда и вогнал свою машину. На мое счастье там ничего не стояло, машина вошла и, выскочив из нее, я кинулся к воротам и затворил их. Из дома вышел старик, удивленно рассматривающий машину и нас.

- Батя, помоги, - обратился я к нему, - заплачу, сколько надо, дай переночевать. С семьей еду. Гонятся за мной.

- Совсем обнаглели, - покачал головой старик, - средь белого дня грабят, а ты в ночь пошел. Ну что стоите, заходите в хату, коль заехали, дитя хоть на кровать положите.

Мимо дома несколько раз проехали, освещая фарами ворота знакомые мне машины, но деревня хранила молчание.